Платок
Охринеть *О*
Ступню бы правой ноги по шире, а так все анатомия соблюдена. Фон прекрасен

Да. Голова, конечно, большевата.

Хм, ну может быть.

Почемууу? Красивый, хороший рисунок.

Платок
ух-ты, ух-тыы *О*
это так прекрасно и мило, что... в общем, на эту девчушку приятно смотреть :З

Рабочее название: "Свадьба с приданным".
Глава первая. Анжуйское чаепитие.
Лестница скрипела под тяжёлыми, сердитыми шагами уже далеко не молодого мужчины в побитом молью парике и видавшем виды камзоле. Судя по всему, герой наш принадлежал к дворянскому сословию, однако ж ни титулами, ни состоянием похвастать не мог. Тем более – состоянием усадьбы, что могла подтвердить жирная мышь, вальяжной походкой направлявшаяся к парадному входу своей норы, смутно напоминающему триумфальные арки античных времён.
Мужчина, с отвращением покосившись на животное, проследовал к прикрытой двери, на которой гордо красовалась табличка: «Входить только по делу насчёт Угощения».
Герой наш побагровел, увидев подобное обновление обстановки и яростно заколотил кулаком в ни в чём не повинную дверь.
- Маргарита! Открой! Маргарита!
Спустя полторы минуты грохота дверь лениво приоткрылась, и на пороге возникла сладко зевающая барышня лет за двадцать. Не красавица, но довольно милая, если не считать изъяном чрезмерную худобу. Тёмно-рыжие волосы находились в хаотичном состоянии, а сонные карие глаза пытались сфокусироваться на источнике шума.
- Здра-авствуйте, па-апенька, - Маргарита, видит Бог, не хотела нарочно растягивать слова (и тем превращать папенькино состояние ярости в состояние, близкое к одержимости берсерка), но зевота не желала проходить.
Пожилой дворянин заскрипел зубами и сразу перешёл к делу:
- Что это за табличка, а?! Какое ещё «Угощение»? И почему ты ещё спишь, одиннадцать утра, все нормальные люди четыре часа, как на ногах!
Маргарита несколько раз вздохнула и принялась терпеливо объяснять тёмному папеньке некоторые аспекты её сонной жизни:
- Табличка в аллегорической форме содержит информацию, что входить ко мне можно только с вопросом: «Что желаете на обед, мадемуазель?». Потому, что я, между прочим, творю! Меня нельзя отвлекать по всяким пустякам! А спать допоздна имею право – нынче некуда спешить, а я вчера и так поднялась с зарёй к воскресной мессе и толком не поспала днём. А теперь я могу продолжить отдачу дани Морфею? – изобразив несколько ироничный реверанс, Маргарита одним глазом вопросительно уставилась на папеньку. Другой, тем временем, находился в состоянии дремоты и открываться никак не хотел.
Папенька аллегории не оценил.
- Я никогда, никогда не смогу отдать тебя замуж! Кому нужна такая забывчивая жена? Сегодня в полдень у нас с визитом месье Морис д’Эльбе! Между прочим, достойный господин, я несколько раз встречался с ним в городе. Может, хоть он тебя возьмёт в жёны…несчастный…
Маргарита мгновенно проснулась и взъерошилась, как атакованный ёж:
- Опять?! Нет, Вы опять за своё?! Какой «замуж», я Вас спрашиваю, п-папенька?! – последнее слово девушка выплюнула с таким выражением лица, что никаких ругательств просто не потребовалось. – Вы опять будете выставлять меня, как товар, на оценку очередному…да даже не охотнику за приданным, было бы за чем охотиться! Какому то сумасшедшему, который хочет взять меня в жёны!
- Вот и радуйся, что ещё хоть кто-то хочет после того, как последнему ухажёру ты вылила на голову помои! Приведи себя в порядок и будь готова к полудню!
С этими словами папенька круто развернулся и отправился восвояси.
Маргарита издала что-то среднее между рыком и визгом испуганной баньши, хлопнула дверью и начала перевоплощение в ипостась Истинной Дамы.
***
Часы пробили полдень. Из окна в комнате Маргариты дорога была не видна, поэтому о появлении гостя она узнала только из уст Констанс, вежливо просочившейся в комнату и доложившей:
- Мадемуазель Маргарита, Ваш отец просит вас спуститься – месье д’Эльбе прибыл.
Девушка подняла несчастные глаза на свою старую нянюшку, так и не отвыкшую от почтительного обращения к воспитаннице.
- Констанс, я не хочу. И не пойду. Я больше не могу терпеть этих гостей, пялящихся на меня, как на порченый товар!
Констанс сочувственно улыбнулась и поправила ленту в причёске Маргариты.
- Мадемуазель, но Вы – не порченая. Возможно, есть девицы богаче, знатнее…красивее Вас, но я не слышала ещё ни об одной, что была бы отважнее и чище. Девицы Ваших лет порой…чересчур впечатлительны и идут на поводу у первого же сколько-нибудь сильного чувства, принимая его за истинную любовь. Вы – не из них. И потому Ваша любовь будет действительно истинной.
Маргарита слабо улыбнулась.
- Я и не надеюсь на это, милая Констанс. Но негоже вызывать на тебя гнев папеньки. Идём.
***
- Маргарита-Шарлотта Холли д’Отрив! – пафосно провозгласил глуховатый лакей, когда она появилась на лестнице, ведущей в гостиную. Да, именно в гостиную, а не в переднюю – такова была непривычная для большинства планировка дома, когда-то давно, чуть ли ни при Короле Артуре построенного на невысоком холме в окружении древних менхиров.
Маргарита приостановилась на верхней ступеньке лестницы. Мужчины, как и подобает по этикету, в присутствии дамы вскочили с мест и слегка склонили головы. Отца Маргарита была не прочь понаблюдать в этом положении ещё энное количество времени, но сейчас он её не слишком интересовал. Девушка перевела взгляд на фигуру незнакомца, судя по всему, и бывшему Морисом д’Эльбе.
Первая реакция Маргариты, если перевести её с языка образов на язык общеупотребительных слов, состояла бы сплошь из обсценной лексики, которую даме, вообще-то, знать не полагалось. В отцензуренном виде фраза сводилась к банальному: «Что Это?! АААА, Оно ШевелиЦЦО!!!»
Нет, незнакомец не обладал тремя огнедышащими головами, копытами и хвостом, но это мало исправляло сложившуюся ситуацию. Маленький – пожалуй, на полголовы ниже Маргариты, которая не отличалась высоким ростом – щуплый, одетый почти вызывающе бедно, коротконогий и чуть сгорбленный. Когда он чуть приподнял голову, смешно встряхнув тёмными волнистыми волосами, стало видно лицо – заурядное, но, впрочем, довольно милое: смугловатое, с прямым носом и тонкими губами. На правой щеке был довольно заметный шрам – такие обычно остаются после скользящего пулевого ранения. На глаза Маргарита скучающе обратила внимание в последнюю очередь, хотела было бросить мимолетный взгляд – но так и остановилась, долгие секунды не отворачиваясь.
Пожалуй, эти глаза искупали всё остальное, обычное и, прямо говоря, невзрачное. Большие, тёмно-карие, широко распахнутые, смотрящие на мир с каким-то почти детским любопытством и – одновременно – горькой взрослой серьёзностью. Чистые, незамутнённые, словно драгоценные камни высшей пробы – только не бывает камней такого цвета.
Девушка встряхнулась, возвращаясь в ипостась циничной стервы. Так и только так! Никаких уступок симпатиям, а то будешь сидеть у разбитого корыта, растолстевшая и с выводком детей. А главное – с априори ненавистным человеком, которого будешь вынужденно называть «дорогой супруг».
  - Приветствую, папенька. Приветствую, господин, - небрежный реверанс. Присесть на диван рядом с опустившимся на него же папенькой – аккурат напротив гостя в кресле. Диван и кресло были, мягко говоря, не новенькие, и их хозяевам оставалось надеяться, что двадцать три заплатки не особенно бросаются в глаза.
- Как вас там бишь? – Маргарита начала сразу с тяжёлой артиллерии, якобы не замечая отчаянных толканий в бок со стороны дражайшего родителя.
- Мо-мо-морис д’Эльб-бе, - с трудом выдавило это чудо, покраснев и во все красивые глаза глядя на Маргариту. Та решила, что рубить – так сплеча и продолжила – в том же небрежно-скучающем тоне:
- И всё? Где же, как минимум, приставка «маркиз»? – папенька начал багроветь, но свобода была дороже семейного скандала.
Гость улыбнулся – смущённо и затравленно, не зная, куда деть руки – чересчур большие для щуплого тела, с грязными, коротко и неровно обкромсанными ногтями.
- Увы, н-ничем п-п-подобным н-не мо-мо-могу п-похвастать, - на мгновение Маргарита ощутила острый укол жалости к этому смешному маленькому человеку, но быстро совладела с собой. Так и до свадьбы недалеко! Жалей таких – а потом расплачивайся…
От дальнейших оправданий месье д’Эльбе неожиданно спасла Констанс, проскользнув в дверь с чайным подносом. Да, семейство д’Отрив было оригинально и в полном составе потребляло исключительно чай, а не традиционный для Франции кофе. Впрочем,  Франции сей регион принадлежал в основном де-юре, а здешние помещики зачастую отличались от собственных крестьян исключительно родовой шпагой. Порядком ржавой.
Констанс быстро и ловко разлила чай в три чашки, поставила на стол чайник с его остатками и тарелку с простеньким печеньем явно позавчерашней выпечки. Всё это демонстрировало гостю, что ему тут не слишком-то рады – без связей, хоть какого-то состояния, титула, перспектив…да, такому дочку не отдать, такому её только сбагрить.
Но, казалось, Морис вовсе не замечал подобных мелочей. После краткой молитвы перед едой, прочитанной довольно религиозным папенькой – впрочем, атеисты в этих краях были реликтовым зверем – все трое опять чинно расселись, не менее чинно взяли чашки и по печеньке. Дражайшей родитель, как и сама Маргарита, с трудом впихнули в себя начавшие черстветь печеньки, поскорее запив чаем – тоже не лучшего качества, но на другой просто не хватало денег. Но гость, эта святая душа, явно наслаждался и тем, и другим. Одно из двух – либо он хороший притворщик, либо действительно настолько беден, что чёрствый, недосоленный и плохо пропеченный кусочек теста кажется ему вкусным.
Борясь с удивлением, Маргарита принялась за вторую печеньку, изящно держа её двумя пальцами. За поддержание светской беседы взялся папенька:
- Расскажите немного о себе, месье д’Эльбе. Уверен, Маргарите будет интересно послушать, - ощутимый тычок в бок означал «тебе, безусловно, интересно это слушать, не правда ли? Во всяком случае, явно интереснее домашнего ареста на ближайшие три дня? Вот и славненько!». За свою двадцатипятилетнюю жизнь Маргарита научилась расшифровывать тычки, дёрганья и подзатыльники практически любой сложности.
Гость аккуратно поставил на стол чашку и тихо начал, уже практически не заикаясь:
- Вряд ли это может б-быть интересно хоть кому-то, тем паче – мадемуазель д’Отрив. Уверен, ей множество раз попадались истории н-намного интереснее, - застенчивая улыбка. И, странное дело, именно эта улыбка подтолкнула Маргариту к ответу:
- Я не против немного поскучать, - заявила она, не забыв, впрочем, придать своему голосу повелительный тон…
***
День был испорчен. И то, что испорчен он был при посильном участии самой Маргариты, нимало не грело душу.
Зашвырнув в угол единственные приличные туфли, с омерзением содрав с себя платье, едва не порвав корсетный шнур при попытке развязать (да-да, девушка за долгие годы научилась развязывать шнуровку на спине без помощи Констанс, что требовало некоторой акробатической сноровки), Маргарита в одной рубашке мрачно шлёпнулась на неприбранную кровать, подперев голову кулаком и нахмурясь, что твоя грозовая туча.
Блеяние месье д’Эльбе по поводу его жизни, действительно, было ничуть не интересно. Заурядная биография. Ну да, родился в Саксонии – ну так не в России же! Служил во французской армии, вышел в отставку. Родился, жил, умер…
Дальше говорил, в основном, папенька, основные участники этого безумного чаепития благоговейно внимали и хомячили чёрствые печеньки. Какие печеньки, такие и речи, собственно. На пятом рассказе папеньки о коварных арендаторах и бедном-несчастном дворянине (в роли которого выступал, собственно, дражайший родитель), которого того и гляди уморят голодом, Маргарита чуть не вывихнула челюсть и скучающе косилась на папенькину фигуру, весьма, кстати, пухлую. Не иначе – от зверского голода.
Гость обладал поистине ангельским терпением. Он внимательно вслушивался в жалобы оратора, сочувственно, хоть и немного невпопад, кивал. После того, как папенька что-то сокрушённо выдал насчёт отвратительной дождливой погоды (за окном назло любым причитаниям припекало солнце), месье д’Эльбе безотносительно и философски сказал что-то насчёт воли Божьей. Это прозвучало бы более внушительно, если бы он не так сильно заикался, но папенька всё равно истово закрестился с выражением лица первого ханжи всего Анжу. Слегка небрежно его примеру последовала и сама Маргарита, молчавшая с самым неприступным видом и изящно держащая в левой руке чашку. Показная религиозность отца неизменно вызывала у неё лёгкую дурноту. Она не имела ничего против горячей и искренней веры, но душа дражайшего родителя напоминала красивую подарочную коробочку с горсткой были и дохлым тараканом внутри. И все, кто пытался демонстрировать при ней свою религиозную ревность, на поверку оказывались такими же пустышками, прилюдно распространяющимися о постничестве и непрестанной молитве – и втихую уминающими курятину по пятницам.
Маргарита была счастлива, когда гость непреклонно откланялся, невзирая на попытки отца задержать его в гостях ещё немного. Едва месье д’Эльбе скрылся за дверью, девушка, не слушая грозных окриков отца, сорвавшись с места, скрылась в своей комнате настолько быстро, насколько позволяли неудобные туфли на каблуках.
Чаепитие оставило ощущение лёгкого жалостливого презрения и гадливости, словно полуразложившийся ежонок, заползший умирать в твою кровать. И жалко, и противно.
Маргарита не в первый раз подумала о монастыре. Есть же неподалёку монастырь кармелиток, они бывали там – и не единожды. Почему бы не отпроситься у отца и не стать монахиней? Возможно, она не отличается смирением и трудолюбием, ну так это дело наживное! Зато никто, никогда не попытается выдать её замуж.
Маргарите вспомнилось житие святой Радегонды, ушедшей в монастырь от нечестивого и немилого мужа. Вот, можно отцу пример привести. Пусть потом хвастается соседям благочестием своей дочери.
Девушка медленно встала и подошла к столу, где в беспорядке валялись ванночки с акварелями, грифели, чистые листы бумаги, кисти, наброски… Пожалуй, отказавшись от мира, она откажется и от своей мечты.
Сколько не пытались её убедить, что искусство – не женское дело, Маргарита с юных лет упрямо хваталась за грифель, пока отец не сдался и не нанял ей учителя – живописца из города. Тот мастерством не блистал и скоро окончательно пропил его остатки, но ученица яростно впитывала те крупицы знаний, что ей удавалось почерпнуть, подобно мойщику золота, находящего в куче породы драгоценные крупинки.
Маргарита честно признавалась себе, что знаменитой художницей ей не стать. Не та школа, не те связи, да и талант не тот. Она была одарена, но не чрезмерно. Однако это не было веской причиной для того, чтобы забросить занятия, наоборот, девушка всё с большим увлечением носилась с этюдником по окрестностям в сопровождении причитающей Констанс, по ночам переводила этюды и зарисовки в полноценные работы. Наиболее удачные были как-то даже подарены немногочисленным друзьям семьи и имели успех.
Девушка перебирала работы. Набросок гостиной на рассвете. Цветы под лучами яркого солнца. Осенний дождь – вид из окна. Одинокий менхир на фоне заката. Сельская церковь, небольшая, аккуратная и мирная даже на вид.
Стоит ли это того, чтобы променять одну неволю на другую? Маргарита честно призналась себе, что не создана для такого подвига, как монашество. Хотя бы потому, что длинное монашеское одеяние не приспособлено для безумных прыжков по полям с этюдником...
Рассудив, что вот прям сейчас её замуж отдавать не собираются, а выспаться так и не дали, девушка, не теряя времени даром, залезла под одеяло, повозилась, устраиваясь поудобнее, и вскоре заснула.

Обещаю начать писать вторую главу. Уже есть наметки.  

Сколько себя помню))) Были даже тетрадки, в которых я писала в 4 года, но их выбросили((( А если целенаправленно - лет с 12, наверное.

Глава вторая. Мальбрук в поход собрался…
Комната Маргариты напоминала взятый приступом Вечный Город Рим. Для полноты картины не хватало разве что орд варваров, пирующих на развалинах, но их с успехом заменяла наглая мышь, со вкусом жрущая здоровенный кусок сыра. Тварь давилась, в неё уже не лезло, но бросать лакомый кусок душила метафорическая жаба.
Эти эпические декорации сопровождали довольно тривиальное для этого дома событие – сборы Маргариты в героический поход на поиски подходящей «натуры». Натура в полном составе трепетала, предвкушая встречу с маньяком своего дела.
Маргарита, одетая в самое плохонькое платье, покрытое многочисленными заплатками и пятнами краски, со зверским лицом пыталась утрамбовать в относительно небольшой сумочке коробку с акварелью, пяток кистей, восемь грифелей различной твёрдости, листы бумаги…ну и по мелочи… Констанс нарезала круги вокруг госпожи и пыталась всучить той объёмистый свёрток с едой. Судя по величине свёртка, оной еды хватило бы на обед целой роте.
- Нет, Констанс! Я и половину этого не возьму! И даже четверть! Возьми несколько булочек и хватит с нас, а воду можно раздобыть в любом колодце. Я благодарна тебе за заботу, но пожалей мою сумку. И мою спину – мне всё это тащить.
- Госпожа, - Констанс сокрушённо покачала головой, - как же так можно? Зачем вам самой таскать тяжести, надрываться, если можно отдать мне?
Девушка взвилась в воздух, чуть не выронив многострадальную сумку, из которой выпала пара наиболее хлипко втиснутых кисточек.
- Констанс, я не прощу себе, если моя старушка-няня будет нести тяжёлую ношу, напрягая старые косточки, а я буду безумной феей скакать вокруг и любоваться цветочками. И вообще – там мои рабочие инструменты, я не могу их никому доверить. Даже тебе.
Дальнейшие сборы проходили под укоризненные вздохи Констанс, обладавшей, как и многие старушки, манией раскормить подопечных, как на убой. В случае с Маргаритой это, правда, было бесперспективно – не в коня, так сказать, корм. Девушка питалась почти исключительно хлебобулочными изделиями, запивая всё это чаем – чёрным или мятным, в зависимости от времени суток, при этом мадемуазель обладала фигурой скелета и из всех присущих женскому полу округлостей худо-бедно могла похвастаться только некоторыми намёками на грудь.
С выражением глобальной ненависти на лице утрамбовав последние кисти и кое-как застегнув пуговицу, которая должна была удерживать всю эту кучу профессионального хлама в одном месте, Маргарита вскинула сумку на плечо и, эпично воздев самую большую кисть, не вместившуюся в сумку, аки полководец шпагу, скомандовала:
- Вперёд!
***
Ничто не предвещало беды. Стоял солнечный летний денёк, ошалело кричали разнообразные пернатые, лёгкий ветерок колыхал полевые цветы… Одним словом, пастораль.
Маргарита с увлечением зарисовывала особенно милые пейзажи, делала пометки в уголке по поводу света, оттенков и прочих мелочей, без которых немыслим ни один по-настоящему хороший рисунок, как суп без соли. Констанс, охая, плелась за ней, и норовила отобрать тяжёлую сумку, впрочем, ничуть не мешающую девушке скакать горной козой, пожевавшей подозрительной травки.
Да, ничто не предвещало беды, пока Маргарита не бросилась увлечённо в очередные заросли, заметив особенно увлекшую её игру света и тени. Заросли были порядком колючие, грозящие вот-вот окончательно порвать и без того нищенски выглядящее платье, и обеспокоенная Констанс было хотела окликнуть питомицу, но не успела – та внезапно исчезла из виду с громким треском и пронзительным воплем.
Добрая старушка в ужасе бросилась к месту происшествия. По факту осмотра оного места выяснилось, что увлечённая художница просто-напросто не заметила глубокий овраг с крутыми стенками и бесславно туда провалилась.
Маргарита сидела на дне, живая, но не совсем здоровая и донельзя мрачная. Встать она уже попыталась и тут же рухнула назад с криком. Правая нога была сильно повреждена.
Констанс затравленно огляделась. Маргарита любила зарисовывать уголки девственной природы, у неё было особое чутьё на такие места, не подвело её чутьё и на этот раз. Во всяком случае, признаков человеческого жилья поблизости не наблюдалось. Окрестные поля выглядели возмутительно невспаханными, не видать было дымков окрестных деревень, не слыхать лая собак…
- Помогите!!! – отчаянно закричала старушка, с ужасом разрываясь между невозможностью оставить подопечную в одиночестве и необходимостью неведомо где искать помощи.
- Констанс, не кричи, пожалуйста. Лучше кинь мне булочку, а? А то есть хочется…,  - Маргарита жалобно посмотрела на няню, которая таки настояла на том, чтобы нести запасы провизии в гордом составе четырёх свежих булочек, одна из которых беспрекословно и обречённо отправилась на дно оврага.
Девушка жадно и нервно схомячила выпечку и глубоко задумалась. Процесс шёл туго. Нет, Маргарита не была дурой, просто серьёзные и осознанные размышления не были её коньком, осликом, муликом и воликом, а также прочими тягловыми и верховыми животными.
Спустя пять минут нелёгкого процесса Маргарита вздохнула и высказала решение:
- Всё-таки надо покричать. Что ещё делать-то? Давай, на счёт «три»…
***
Маргарита попыталась снова крикнуть, но во рту пересохло и вышло только сипение. За двадцать минут они с Констанс доорались до головокружения и сорванных связок.
- Ещё разок…последний, - кое-как прохрипела девушка и махнула рукой.
Хоть и на последнем издыхании, но вопль получился что надо. Не слишком внятный, но настолько отчаянный и громкий, что человек, вышедший из-за ближнего куста, шарахнулся назад, видимо, думая, не плюнуть ли ему на спасение двух разновозрастных истеричек и не убраться ли подобру-поздорову.
Впрочем, он передумал, обиженно заметив:
- И н-незачем т-так о-о-орать, ме-ме-между п-прочим! У м-меня дома вс-се ос-ставшиеся с-стёкла дрожат!
Маргарита сипло заскулила и прикрыла лицо рукой. Она бы согласилась три дня ночевать в этом овраге, питаясь муравьями и сырыми лягушками, только бы на их вопли явился кто-то другой!
Морис д’Эльбе, тем временем, кратко расспросил Констанс о причинах подобных отчаянных криков. Коротко и деловито, совершенно не так, как во время памятного чаепития, где ему с трудом удавалось что-то смиренно проблеять. Впрочем, наверняка ему экстремальные ситуации намного привычнее светских приёмов – даже на таком паршивеньком уровне.
- В-вы ошиблись, - тепло заметил он Констанс, - моё п-поместье в п-полумиле отсюда.
- А как же поля?
- Здесь к-каменистые зе-земли, по-поэтому их п-приспособили под покосы.
- А дым?
- Ве-ветер с-сносит.
- А собаки? Почему не лаяли?
- Н-ну не д-дуры же они, по ка-каждому пустяку б-брехать, - судя по голосу, Морис улыбнулся и это было последней каплей, переполнившей чашу дурного настроения Маргариты.
- То есть, по-вашему, месье, мы-то как раз дуры, раз, так сказать, «брешем», раз уж в ход пошли просторечия? – злобно просипела она со дна оврага, задрав голову. Вверху, на фоне ясного безоблачного неба, показалась мерзкая маленькая фигурка. Морис д’Эльбе оценивающе посмотрел на склон и негромко ответил – и куда только подевалась его уверенность, теперь он походил на неумелого фехтовальщика, съёжившегося под градом ударов своего много более умелого противника.
- Я в-вовсе н-не имел в ви-виду Вас и по-почтенную К-констанс, м-мадемуазель д’Отрив, я-я-я г-говорил и-исключ-чи-чительно п-по пов-во-вод-ду с-собак, п-поверьте… - какое-то жалко-заискивающее выражение появилось на его лице. – В-вы по-позволит-те п-помочь В-вам?
Маргарита выпрямилась, поджала губы и надменно, хоть и сипло, произнесла:
- Позволяю!
Сказано это было с интонацией гордой королевы, позволяющей грязному и вшивому смерду слюняво облобызать кончик её туфли. Но эта святая душа, этот непростительный дурак только кивнул и начал спускаться в овраг, ловко цепляясь за мельчайшие выступы и в минуту оказавшись на дне.
Маргарита с деланной скукой и подлинным отвращением наблюдала за его спуском. Дворянин-оборванец, одетый ещё более нищенски, чем в первую встречу, своими ловкими движениями напоминал ручную обезьянку, виденную как-то в городе у бродячих артистов. Напоминал неприятно. Обезьянка была грязной и дурно пахла, притом мордочка у неё была на редкость некрасивой. Морис, при всех своих недостатках, был довольно опрятным, да и особенно уродливыми чертами лица не отличался, но Маргарита боялась даже подумать о нём хоть что-то хорошее и всеми фибрами души ещё заочно оттолкнула от себя этого человека – с тех самых пор, когда дражайший папенька объявил его её перспективным женихом, которому были не особо рады, но на безрыбье рассматривали.
Д’Эльбе отряхнул испачканные землёй руки.
- В-вы можете по-подняться н-на ноги?
- Могла бы – давно бы встала. И, вполне возможно, выбралась бы без посторонней помощи. У меня что-то с правой ногой, в районе щиколотки. Вывих или перелом, - Маргарита цедила слова, словно за каждое из них платила полновесным золотом, причём в предках у неё при этом был шекспировский Шейлок.
Не пришедшийся ко двору спаситель слегка покраснел, замялся, словно борясь с собой, но всё же предложил:
- П-позволите мне взг-глянуть? Мн-не п-приходилось вп-п-правлять вы-вывихи.
Девушка вскинулась, словно дикий конь, на которого накинули узду, но тут же сдержала себя. Как бы не была отвратительна сама мысль принять помощь от этого человека, быть благодарной ему, как бы омерзительно не было даже подумать о его прикосновении – ночевать в яме не слишком хотелось. В запале первого впечатления она подумала было о том, что предпочла бы помощи д’Эльбе трёхдневное житьё под открытым небом и диету из сырых лягушек и муравьёв, но, трезво оценив вкусовые качества сырой лягушки, пришла к выводу, что лучше потерпеть.
- Валяйте, - грубо и мрачно сказала она, неосознанно меняя образ, и неловко вытянула правую ногу, слегка подтянув подол, открывая миру узкую ступню в стоптанном грязном башмаке на босу ногу.
Морис подошёл, опустился на колени рядом с пострадавшей конечностью Маргариты и осторожно начал развязывать шнурки башмака. Девушка нарочно морщилась и шипела, всячески пытаясь изобразить, как же ей больно. На самом деле ничего подобного она не ощущала, но бедняга Морис действительно верил в её страдания и при очередном страдальческом стоне вжимал голову в плечи.
Наконец, шнурки были развязаны, а башмак аккуратно снят с повреждённой ноги. Руки Мориса оказались приятно тёплыми и аккуратными. Он осторожно ощупал предполагаемое место повреждения и коротко сказал:
- В-вывих.
Добавил:
- Б-будет б-больно, м-может-те к-кричать.
И дёрнул.
На мгновение у Маргариты потемнело в глазах и она уже неподдельно взвыла от боли. Когда зрение вернулось – а вместе с ним и способность относительно адекватно воспринимать мир – первое, что предстало перед глазами девушки - д’Эльбе, бледный, как смерть, встревожено глядящий на неё в два огромных карих глаза. Проклятье, какие у него красивые глаза! А ещё он до крови закусил губу.
- У Вас кровь на подбородке, - устало и почти без актёрства заметила Маргарита.
Он медленно, как лунатик, поднёс руку к подбородку и неловко стёр густо-алую линию.
- Что с вами? – девушка сердито поймала на мысли, что действительно беспокоится, с чего бы её треклятый спаситель сидит, как громом поражённый.
Морис несколько раз медленно моргнул и тихо, обречённо промолвил:
- Боже…как же я боюсь причинить Вам боль – даже во благо…
Мгновение Маргарита смотрела ему прямо в глаза. Мгновение – не ненавидела. И сама удивилась, насколько это мгновение, застывшее, словно жук в патоке, было…прекрасно?
Проклятье!!! Тысячу тысяч раз проклятье!
Маргарита мгновенно отвела глаза, поджала губы и поднялась на ноги. Нога ещё слегка побаливала, но идти было вполне возможно. Правда, идти было особо некуда – стенки оврага были выше её роста, пожалуй, она едва коснётся пальцами края, если поднимет руки и встанет на цыпочки…
Не достала. До края осталось ещё с полфута – или даже больше, Маргарита всегда с трудом прикидывала на глаз длину и вес в общепринятых мерах. Если бы только достать до края – там бы её схватила за руки Констанс, няня, хоть и далеко не молода, сильнее, чем кажется при её костлявой фигуре. При нужде она, с грехом пополам, втянет Маргариту наверх.
Только бы достать до края… Только бы…
Она оценивающе взглянула на Мориса. Нет, в том, что тот, при всей своей видимой щуплости, сможет подсадить её, она не сомневалась. Зато сомневалась в том, что стерпит подсаживание под все части тела от этого человека, который ей ненавистен, да, ненавистен и только так, не смотря ни на что! Он, может, был бы вполне ничего, если бы не сватался к ней, а свататься к ней без задней мысли мог только слепой идиот, не замечающий удручающих недостатков фигуры и сиротливого сундучка с грошовым приданным. Раньше оно было больше, но практически всё пришлось потратить на компенсации неудачливым женихам, которых Маргарита отваживала всеми возможными и исключительно позорными способами.
Д’Эльбе поймал её взгляд, и на его лице появилось вопросительное выражение. Довольно забавное, кстати.
Ну, изводить, так до конца.
- Мне надо как-то вылезти, а до края я не достаю…, - начала Маргарита сладким голосом.
- Я м-мог бы…, - начал было несчастный спаситель, но неблагодарная спасаемая бесцеремонно и презрительно прервала его.
- Уж не думаете ли Вы, что я разрешу вам подсаживать меня под все части тела? Конечно, ситуация требует некоторых жертв, но это уже слишком. У меня есть другое предложение, - у Маргариты захватило дух от собственной наглости. Пожалуй, она нашла то, что навсегда отвадит Мориса от неё. Правда, после этого он просто развернётся и бросит её в овраге, но дело того стоит.
Девушка набрала побольше воздуха – а заодно и храбрости. И высказала свою гениальную идею – нарочито небрежным тоном.
- Становитесь на четвереньки и выпрямите спину параллельно земле. Таким образом, использовав вас в качестве импровизированной ступеньки, я достану края.
Откровенно говоря, эту идею Маргарита взяла из какой-то затрёпанной исторической книжке о восточных тираниях. Правда там вместо женихов использовались рабы, и исключительно – царями. Она была почти уверена, что Морис тоже слышал об этом прекрасном восточном обычае и проведёт необходимые ассоциации. Да даже если нет – он, как-никак, дворянин, и стоять на четвереньках, изображая табурет…это как-то…хмм…чересчур. Тянет на оскорбление, пожалуй. Да что там – будь Маргарита мужчиной, она бы и не подумала о таком – в противном случае её бы ожидал вызов на дуэль.
Морис несколько раз непонимающе хлопнул глазами и резко побледнел, в уголках губ было наметились гневные морщинки… Девушка подавила желание зажмуриться. Что-то подсказывало ей, что гнев смешного маленького человека будет отнюдь не смешным, а совсем наоборот.
Всё-таки она зажмурилась в ожидании гневной тирады. И когда прошло несколько томительно долгих мгновений, а тирады всё не было, Маргарита была, мягко говоря, озадачена. И уж совсем в недоумении она была, когда вместо слов услышала шаги.
Открыв глаза, девушка в лёгком шоке наблюдала, как Морис подошёл к стенке оврага, но не полез вверх, а опустился – сначала на колени, а потом и на четвереньки. Вылезшие из куцего хвоста пряди упали вниз, скрыв его лицо.
И Маргарита была вовсе не уверена, что хочет это лицо сейчас увидеть.
- Констанс! – тихо и хрипло позвала она, - Констанс, я сейчас дам тебе руки и подпрыгну на счёт «три», а ты тяни со всей силы, хорошо?
Несколько шагов до стенки оврага – и самое трудное. Заставить себя встать на безропотно, покорно подставленную спину, поставить ногу на живую ступеньку, обтянутую вытертой и выцветшей тканью камзола.
Она его терпеть не может, ненавидит, презирает и отталкивает. Она не желает быть его невестой, отвергает его, открыто издевается и насмехается над ним. Он в полном праве плюнуть и оставить её здесь, может быть – из вежливости прислать крестьян с лестницей, а может – просто бросить её, пока не растеряет свою наглость.
Тогда почему, проклятье, почему он стоит сейчас, покорно, рабски согнувшись, услужливо ожидая, когда она поудобнее поставит на него ноги?! Ведь он мог предложить с десяток других способов, те же крестьяне с лестницей были бы не худшим вариантом… Да, надвигается туча, пожалуй, пока бы она сходил за помощью, началась бы гроза и она бы промокла насквозь, но, во имя всех кошмаров, разве это причина?!
«Я в растерянности и недоумении. До сих пор я твёрдо была уверена в одном – дворяне не прощают унижения. Да его, в принципе, вообще никто не прощает, но дворяне, даже самые плохонькие – в особенности. А он сам согласился, чтобы я в буквальном и метафорическом смысле втоптала его в грязь…
Господи милосердный, да кто же ты, Морис д’Эльбе?! Кто ты после этого? Безвольная тряпка или ангел всепрощения? И как мне теперь с тобой воевать?»
Отбросив прочь размышления, Маргарита заставила себя подняться на «ступеньку», даже не охнувшую и не вздрогнувшую, словно и вправду каменную. Констанс протянула руки, Маргарита вытянулась, встала на цыпочки…ещё чуть-чуть…опять не хватает пары дюймов…
Прыжок!
Намертво сцепленные руки…
Рывок!!!
…И вот уже Маргарита лежит на траве с другой стороны оврага, где не растут колючие кусты, а из оврага в сопровождении первого раската грома вылезает перепачканный землёй Морис.
- Дождь собирается, - спокойно замечает он, - а до моего дома полмили. Мадемуазель д’Отрив, почтенная Констанс, не желаете ли переждать грозу у меня в гостях? Угощения особого не обещаю, но чай найдётся, - улыбка.
«Какого дьявола ты улыбаешься мне, улыбаешься так светло после всего, что я наговорила тебе?! После всей грубости и унижения?!»
Маргарита нервно и согласно кивнула.
…И только войдя под навес крыльца с первыми каплями дождя, девушка внезапно поняла, что если бы Констанс не удержала её, если бы им не удалось намертво сцепить руки, если бы что-то пошло не так, она бы неминуемо рухнула вниз. Нет, сама она бы отделалась лёгким испугом, но при падении вполне могла сломать Морису позвоночник…
Словно догадавшись об её запоздалом открытии, д’Эльбе обернулся, и Маргарита со внезапным холодом поняла – он знал об этом с самого начала.

Спасибо)))

Глава седьмая. "Повышенная заснеженность"

- Апчхи! Чхи! Чхи!!!
Ню вынырнула из тяжёлой дремоты и сонно покосилась на Тауриель, которой, судя по всему, прогулка на Карадрас мёдом не казалась. Да кому она в принципе казалась, даже сейчас, возле упрямо теплящегося костра? Отсыревшая одежда и одеяла, беспросветная темнота, слабый огонёк, согревающий скорее морально… Хоть туристический маршрут открывай – экстремальный.
Тау шмыгнула красным, как знамя Страны Советов, носом, трубно высморкалась в платок не первой свежести.
- Спустимся – надо будет тебя подлечить, - заметила Ню, поплотнее прижимаясь к подруге в тщетной попытке согреться и согреть. Ноги и руки чувствовались с трудом, впрочем, к этому было не привыкать. В отличие от Ривенделла, морозы в Москве – не редкость.
Полуэльфа мрачно скосила покрасневшие глаза:
- И чем ты меня лечить собираешься? Неужели и ты дивнюков ограбила-а-а-пчхи!!!!
На этот раз проснулись все, на-гора выдав пять вскриков, два падения и семь непечатных слов на самых разных языках Средиземья. Хмуро покосившись на виновато улыбнувшуюся полуэльфу, разномастные представители местных народов устроились поудобнее и очень скоро погрузились в тревожную дремоту. Конечно, так и заснуть недолго, но после того, как не в меру инициативный Арагорн разбудил Ню довольно-таки громким и звучным: «Не спать!», злая и сонная девушка при полной поддержке спутников озвучила добрые и искренние пожелания по поводу дальнейшего маршрута Следопыта – в гордом и величественном одиночестве. После этого котэ слегка проснулась и пристыжено извинилась, но Арагорн никак не отреагировал и четвёртый час сидел на противоположной стороне костра, нахохлившись и напоминая мокрого ворона. Помучавшись немного, Нюретта плюнула и задремала – вместе с совестью.
Небо слегка начинало светлеть. Состояние было разбитым и сонным. Дальнейший путь, хоть и предполагался под горочку, всё равно не вдохновлял. Нет, конечно, можно было проделать его по альпийской методе суворовских солдат – на филейной части, но, не говоря об опасности сверзиться на крутых поворотах и снежных завалах – единственный предмет, который мог сойти за ледянку – щит Боромира – находился, по понятным причинам, вне зоны доступа. Разве что стащить, но за это можно огрести…
- Апчхи! Чхи!!!
От избытка чувств толком не проснувшаяся Ню едва не сверзилась аккурат в затухающие угли костра.
- Чтоб тебя… - зло и обречённо простонала Нюретта по адресу даже не проснувшейся подруги. Не потому, что так уж обиделась на неё за невольное пробуждение – просто хотелось хоть как-то сорвать злость.
Небо уже почти просветлело, все, как это ни печально, пережили эту ночь, судя по вылетавшим из дыхательных отверстий паркам. Никто не караулил – зачем?
Котэ решила воспользоваться пробуждением для отправления наиболее прозаических нужд организма и направилась за ближайший сугробчик, ёжась от холода и тихонько сетуя на лишнюю палочку в двадцать третьей паре хромосом, благодаря которой процесс отправления оных прозаических нужд на морозе становился ещё более неприятным.
Когда, одёрнув плащ, Ню выглянула из-за сугроба, становище потихоньку начинало оживать. Задорно чихала Тауриель, отряхивал полы мантии Гэндальф, Мерри и Пиппин тайком пытались играть в снежки, Сэм проверял состояние драгоценного пони, Леголас и Гимли цапались из-за очередной мелочи, Боромир бурчал себе под нос язвительные комментарии по поводу всех процессов одновременно, Арагорн задумчиво косился на Боромира, машинально поглаживая рукоять меча. Только Фродо сонно хлопал глазами и даже не пытался выбраться из персонального сугробчика. Ню вздохнула и поспешила откапывать хоббита. Точнее, не откапывать, а просто вытащить под мышки – Фродо весил никак не тяжелее сорока кило – тяжеловато, но терпимо.
- Как ты, не замёрз? – небрежно поинтересовалась девушка, опуская хоббита на землю. Не то что бы её очень сильно заботило здоровье Главного Хранителя, просто следовало отдать дань вежливости. Вежливость, редиска, требовала по откровенно ордынским расценкам.
- Есть немного, - Фродо застенчиво улыбнулся. – А ты как? – как ни странно, в голосе хоббита, напротив, звучала неподдельная озабоченность.
- Мне-то что сделается? – Ню передёрнула плечами. По правде говоря, ноги и руки с трудом чувствовались, но жаловаться было стыдно. В отряде, где кроме тебя и подруги все – мужчины, изволь не изображать неженку – тут не школьная экскурсия, а серьёзное задание.
Арагорн и Боромир торили тропу, Леголас весело сделал всем ручкой и прочапал в своих туфельках за поворот – прямо по снегу. Как ни странно, эльфийский выпендрёж вызвал у Ню улыбку – настолько всё было весело и легко, без малейшей гордости и самолюбования.
- А-а-а-пчхи!!!
Тау украдкой огляделась и сморкнулась в два пальца, незаметно вытерев руку о снег. Ню заметила этот манёвр краем глаза, но никак не отреагировала. Понятно, что носовой платок подруги – если он у неё вообще был – должен был промокнуть насквозь за ночь.
Леголас возвратился с новостями – тропка, хоть и хлипкая, небезопасная – готова. В процессе возвращения расшалившийся, как мальчишка, эльф сделал пару ласточек и даже сальто – а снег хоть бы чуть примялся! Как ни странно, первое, слегка неприязненное впечатление от Леголаса и предубеждение, вынесенное из своего мира, сменилось, пожалуй, расположением и некоторым…любопытством?
- Тау, а ты так по снегу можешь? – поинтересовалась Ню у полуэльфы. Та в очередной раз чихнула и ответила больным голосом:
- Могу, но не по свежему снегу – нужен хотя бы небольшой наст. А-а-а-пчхи!!! – несчастная девушка согнулась пополам и с трудом вернулась в нормальное положение.
- Мо-орго-от, - простонала она, - да что такое за напасть, даже дядюшкины элексиры…не катят.
Нюретта попыталась припомнить что-нибудь из личного опыта лечения простуды. Ничего утешительного не вспоминалось – вряд ли в начале декабря где-нибудь можно найти мёд и малину. О том, что до открытия антибиотиков остаётся ещё не меньше тысячи лет, можно было даже не вспоминать. С другой стороны, чашечка кипятка хуже не сделает.
Обдумав, таким образом, планы на вечер, Ню отправилась вниз по тропке, где уже маячили вдалеке Арагорн с Боромиром, успевшие вернуться и захватить хоббитов. Пиппин, нагло устроившийся на закорках у Боромира, развлекался вовсю – в смысле, вопил: «Но, лошадка!», «Пошла, мёртвая!». Поддавшись дурному влиянию, девушка завопила вслед: «Шевели копытами, волчья сыть, травяной мешок!», Боромир попытался было развернуться и что-нибудь ответить, но узкая тропа не предполагала свободы манёвра – можно было легко задеть соседний сугроб и упокоиться с миром. Посему Ню осталась безнаказанной и ощутила себя отмщённой.
Сзади, судя по регулярному чиху и судорожному хлюпанью носом, догоняла Тау.
- А-а-апчхи! Надеюсь, это ты не Арагорну? – в голосе звучала толика угрозы, впрочем, изрядно смазанная неподходящими для угроз простуженными обертонами.
- Да сдался мне твой Арагорн! Я нашему бесценному хамлу пытаюсь насолить.
Укоризненный вздох.
- Зря. Ни к чему окончательно портить отношения. Нам ещё идти и идти, отряд не должен разобщаться из-за мелочных свар.
- Мелочных? Ну-ну. Хотя в чём-то ты права. Отстану от него. Правда, пока он сам молчит, а если опять начнёт хамить…
- Если он опять начнёт хамить, я тебе обещаю лично его прибить, пока спит! И, думаю, все остальные тебе пообещают то же. Так что, если у Боромира есть хоть какой-то инстинкт самосохранения, он помолчит в тряпочку и оставит свои мысли при себе.
Замаячил выход. Хоббиты как раз спешивались. Пиппин хотел было благодарно потрепать «скакуна» по «холке», но, даже встав на цыпочки, едва достал Боромиру до лопаток. Разочарованный хоббит надулся, как маленький ребёнок, у которого отняли леденец на палочке.
Следопыт и полуэльф ждали, пока Ню и Тау освободят проход. У Боромира было на редкость кислое лицо, но он молчал. То ли и вправду понимал, что прибить могут, то ли всё же обладал толикой мудрости и не хотел усугублять ссору. То ли банально фантазия отказала.
Вскоре их осталось только четверо на маленькой площадке. Здесь, за поворотом скалы, снега было совсем чуть-чуть, правда, он подтаял и грозил вскорости промочить ноги.
Только Ню прислонилась к скале, решив, за недостатком сна, хотя бы просто постоять с закрытыми глазами, как по уху больно прилетело что-то холодное, рассыпавшись от удара.
- Эй! Не смешно! – котэ подскочила, но Пиппин явно не разделял её мнения, улыбаясь во весь рот и лепя второй снаряд, через пару секунд попавший Ню ровно посредине лба.
- Ну хорошо же! – она наклонилась за снегом, под метким обстрелом тщательно слепила снежок, подтапливая его в руках для пущей крепости и болезненности удара.
Первый бросок получился слишком сильным, второй разминулся с хоббитом на добрых полфута, от третьего он увернулся… И всё это – не прекращая обстреливать снежками рассерженную Ню.
- Паршивец шерстоногий! – не выдержала, наконец, девушка, под градом снежков преодолела расстояние, отделяющее её от хоббита, и схватила того за шкирку, не обращая внимания на ожесточённое сопротивление.
Три шага – и вот парочка уже возле приличного сугроба у начала тропы. Ню потуже перехватила воротник куртки Пиппина и, игнорируя отчаянные вопли, сунула того головой в снег.
Сопротивление хоббита возросло раза в три, он брыкался, как кот в ванне. Случайный удар вышел на редкость удачным и Ню, не выпустив, однако, Пиппинова воротника, вместе с ним рухнула наземь. Сверху осыпалась значительная часть сугроба.
- Пуффти!
- Фиг фебе, не пуффю!
- Я Фендальффу ффё фкаффу!
- Ябеффниффяй, поффалуффта, мне не ффалко!
- Что здесь творится? – раздался недовольный глас свыше. Увы, знакомый. Ню тут же отпустила Пиппина и вскочила, отряхивая одежду и невинными глазами глядя на желчного Боромира. Сзади таращился Сэм.
Пиппин бодро поднялся, по-собачьи встряхнулся и присоединился к Ню в отыгрывании Святой Невинности.
Боромир возвёл очи горе и побрёл сквозь обрушенный сугроб, по колено утопая в снегу. Леголас опять спрыгнул откуда-то из недоступных высей и хихикнул, глядя на две заснеженные фигурки.
Ню и Пиппин переглянулись – и неожиданно сами звонко и весело расхохотались.
- Здорово всё-таки было, - задорно хмыкнул Пиппин.
- Повторим? – невинно осведомилась Ню.
Затем последовал новый взрыв хохота.
***
Служанка, тихая, словно тень, внесла свечи, озарившие мрачноватую обстановку. Мириэль терпеть не могла этих чёрных каменных стен, но от мрачной атмосферы не спасали никакие шелковые драпировки, никакие ковры тончайшей работы – да что там, она всё перепробовала, но оживить эту комнату было не под силу никому. Хвала Тьме, она редко здесь бывает. Может даже годами не появляться, если живёт «в образе».
Скоро на доклад. И пускай Владыке всё равно, предстанет она перед ним в лохмотьях, в роскошном наряде или даже нагой – она не могла даже за порог выйти, не приведя себя в порядок. Говорят, привычки смертных – всего лишь наиболее удобная форма действий, которую при некотором усилии можно нарушить. Но за столетия, за тысячелетия невинные правила превращаются в жёсткие рамки, в тоннель без развилок.
Наряды в шкафу не отличались яркостью и уж, тем паче, позитивом. Чёрный, серебристый, бордовый, вересковый – основные цвета. Лёгкие, струящиеся шелка, свободный покрой. Мириэль никогда не могла понять человеческой моды, с жёсткими корсетами, плотной материей – это напоминало доспех воина, а не женское платье. В этом она ничем не отличалась от своих…сородичей.
Светло-серое платье и вышивка – чёрные маки. В лучших традициях легенд её юности, что так любили юные смертные в твердыне Учителя. С каким восхищением они смотрели на неё – последнюю из погибшего народа, Эллери Ахэ!
Мириэль понятия не имела, кто там был среди её предков. Да это и не слишком её интересовало, было множество куда более важных и насущных вопросов.
Но любовь к чёрным макам осталась, пережила, по меньшей мере, два континента, две с лишним эпохи и бессчётное множество государств.
Шёлк приятно окутал кожу, словно обнимая. Мириэль улыбнулась и аккуратно села напротив туалетного столика с прекрасным зеркалом.
Нынче она приняла тот облик, что был привычен в Аст-Ахэ – фарфоровая бледность, белые волосы, изящный изгиб бровей, прямой нос, бледно-розовые пухлые губы и слегка заострённые уши. Не иначе – ностальгия замучила, мало того, что одета в чёрные маки, так ещё и приняла давно забытое обличье. Хрупкость и очарование. Казалось, одним неосторожным прикосновением можно разбить эту живую статую.
Ошибка. И для определённого количества людей – смертельная.
Очарование рушилось мгновенно, достаточно было заглянуть в глаза – светло-серые, почти прозрачные, холодные и безжалостные.
Мириэль, последняя из Эллери Ахэ, милостиво улыбнулась своему отражению и потянулась за румянами.
Она, конечно, может легко создать румянец и без их помощи, но это…грубо. В каждой женщине должна быть тонкость, ложь, тайна. Только так можно вызвать к себе интерес, что необходим Мириэль в её работе.
Только ради по-настоящему прекрасной женщины можно солгать, предать, убить. Только она способна свести с ума – во всех смыслах и нюансах.
И Владыка Саурон это прекрасно сознаёт, поэтому у Мириэль всегда хватает работы. Но сейчас – на доклад. Владыка не любит ждать.
***
Замах! Удар! Разворот!
Полуторный меч так и свистит в воздухе.
Вейлара позволила себе самодовольную улыбку. Ей двадцать и она – следопыт Итилиэна. Безродная девица, пришедшая два года назад в Минас-Тирит, заняла место, о котором мечтали многие юноши даже из высшего дворянства.
Но она – следопыт, она защищает границы, бесшумно крадётся по травам, беззвучно обнажает меч и легко убивает незваных пришельцев. Она в ряду тех, кого называют щитом Запада.
Забавно, не правда ли? Девчонка, воспитанная дунландскими горцами, неизвестного роду и племени, сбежавшая в семнадцать искать новой жизни. Вейлара из клана Волков, чьи клыки сверкают в лунном свете, чьи жертвы падают без вскрика.
Замах! Удар! Разворот! Нужно продолжить тренировку, только постоянные упражнения будут держать её наравне с мужчинами. Слабость – худшее, что может постигнуть человека. Клан сбрасывает слабых Волчат со скалы. Жители городов милосерднее лишь на первый взгляд, они оставляют слабым…существование – но не жизнь.
Для неё нет места вне отряда, вне…стаи. Город поглотит её и растерзает, она не выживет здесь одна, она не знает иного ремесла, кроме войны.
Замах! Удар! Разворот!
- Вейлара! – давно знакомый голос.
Она заканчивает разворот и опускает меч, резко обернувшись на зов.
- Приветствую, милорд, – лёгкий, короткий поклон. Волки не склоняют голову ни перед кем, но она научилась. В каменных городах нужно научиться многому, чтобы выжить.
Фарамир улыбнулся одними уголками губ. Как всегда улыбался тогда, когда по уставу это неуместно, но он всегда считал, что для улыбки и доброго слово везде найдётся место. За это его и любили. Любили искренне и самозабвенно, иногда – чуть снисходительно, но безгранично верно. Любой из его следопытов отдал бы за него жизнь, не задумываясь. Потому, что слишком мало осталось людей, подобных лорду Фарамиру – отважно сражающихся, но не мечтающих о подвигах и славе – лишь о мире.
- Послезавтра выступаем в поход.
Вейлара восприняла это, как приказ потихоньку начинать готовиться и было направилась к оружейной стойке, чтобы положить на место тренировочный меч, но её остановила следующая фраза Фарамира.
- Но ты с нами не идёшь.
Первым чувством была жгучая, почти детская обида. Почему? Разве она провинилась перед своим лордом? Разве ей нет больше доверия? Она отдала все силы, в прошлом походе она выследила харадскую разведку, когда все остальные сбились со следа!
Фарамир заметил её обиду и поспешно успокоил:
- Нет, я не хотел тебя обидеть, Вейлара. Ты прекрасный воин, талантливый следопыт и верный человек. Именно поэтому у меня будет к тебе особое задание. Сразу оговорю – это не приказ, ты можешь отказаться.
Девушка заинтересованно подалась вперёд, сделала несколько неуверенных шагов навстречу командиру. Он продолжил:
- Я хочу послать тебя за информацией. Просто за сведениями – слухами, сплетнями, чем угодно. Добывать их следует исключительно мирным путём – я дам тебе некоторую сумму на дорожные расходы и плату за развязывание некоторых языков.
- Куда мне следует отправиться? И какого рода информация вам нужна? – Вейлара была в замешательстве. Не в Мордоре же следует подкупать болтунов?
- Ты отправишься в Рохан. Не волнуйся, военные планы соседей красть не надо. Просто…ходят странные слухи. Дескать, роханский король чуть ли не в детство впал, советник его всем заправляет. Мне нужны сведения о степени дееспособности и вменяемости Теодена, информация о его советнике и ближайших родственниках и приближённых. Всегда надо знать, с кем имеешь дело, и не важно, враг это или друг.
- И вы удовлетворитесь слухами и сплетнями? – с сомнением покачала головой девушка.
- Да – если ты не сможешь добыть большего. Я знаю, что для подобных заданий существует тайная служба. Но предпочитаю послать проверенного человека, который наверняка не станет мне лгать. Впрочем, возможно, ты не согласна? Подумай хорошенько, оцени свои силы. Справишься ли ты? Сумеешь ли придумать правдоподобные отговорки на вопросы, кто ты и откуда, ненавязчиво перевести разговор на нужные темы?
Она не колебалась. Она была готова достать звезду с неба ради своего лорда.
- Я со всем справлюсь, милорд! Я постараюсь!..
…С восходом солнца одинокий всадник в плаще с капюшоном уже мчался по пустынному Роханскому тракту.

Платок
Наблюдается твой стиль)
Итак, прическа. Волосы на голове как будто не на голове. Слишком высоко расположены, а волосы от Шни до плеч очень даже хорошо получились

Платок
Ну, не выглядит это так)
Вот еслибы немного пониже, возможно было бы начесано)

Платок
Ну да отличались конечно, но изобразить это довольно сложно)

Писалось для подруги. У нас было ужасное настроение, я собрала всё своё упрямство и написала что-то вроде...не знаю. Короче, выложу, а вы сами решайте.

***
Мы – рыцари шпаги и топора
Мы бьёмся нещадно за силы добра
Смешно или страшно
Печально и больно
Живём бесшабашно с улыбкою вольной.

Мы – дети убитых в экстазе миров
Потомки расстрелянных, сброшенных в ров.
Безумно, устало
С улыбкою вечной
Не много, не мало – смеёмся беспечно.

В нас нет героизма и храбрости нет
Но свято блюдём мы наследный завет
В слезах и упрямо
В крови – или нет
По ниточке – прямо – мы движемся – в свет…